Нэлка

Поддерживаю почин... Рассказ Александра Сагира из серии «Геологические рассказы»

Повариха Нэлка или Никогда не говори: «Никогда!»

Мы сидели в конторе нашей геологической экспедиции и ожидали обещанного нам вертолета, чтобы вылететь на полевые работы. Наш кабинет казался нам сейчас тесноват. Вдоль стен в нем стояли шкафы, заставленные образцами горных пород, руд и книгами. За столами и в проходах между ними на вьючных ящиках сидели одиннадцать молодых мужчин в зеленых геологических спецовках. Это был основной состав нашей геологической партии – шесть геологов и студенты, прибывшие к нам на геологическую практику из Новочеркасского и Донецкого политехнических институтов.

Состояние наше было каким-то неоднозначным. Вроде мы еще были тут, у себя в поселке, в пяти минутах ходьбы от наших жен и детей, оставлять которых на целое лето было так тяжко, но души наши были уже за сотни километров отсюда в Верхоянских горах.

Вертолета все не было и не было. Его, как мы узнали, забрали на неотложное дело, где-то в оленеводческом стаде у роженицы начались преждевременные схватки и ее срочно нужно было доставить в районный роддом. К сожалению, вертолет был один на весь Восточно-Якутский район, а район наш, слава Богу, как крупное европейское государство. Так что, чтобы как то скоротать время ожидания, мы припоминали прошлые истории нашей полевой геологической жизни, рассказывали студентам о нашей геологической экспедиции, о геологии территории Южного Верхоянья, о проблемах золота хребта Сетте-Дабан, где нам предстояло работать и, естественно, о стоящей перед нами задаче – найти это золото. Студенты, немного обалдевшие от объема навалившейся на них информации, слушали нас и с любопытством разглядывали стены нашего кабинета, почти сплошь завешанные пестрыми геологическими картами.

И тут вошла она. Мы все сразу замолчали и повернулись к ней. Перед нами смущенно стояла молодая женщина лет двадцати восьми в стареньком пальто из черного драпа и в красном вязаном берете на голове, довольно потрепанная, как мы сразу поняли, нелегкой жизнью одинокой женщины. У нее было слегка отекшее смуглое лицо и свежий синяк под левым глазом, который не могла скрыть даже обильная пудра. Таких женщин нередко можно было видеть в поселке с нашими полевыми работягами – бичами, которые вернувшись с летних «заработков» находят себе в поселке подругу на зиму или, как они говорят, «крышу над головой, чтобы перезимовать», а там, как только забрезжит весна, снова к геологам в поле, - деньги ведь давно кончились и в долг уже никто не дает.

Она оглядела нас быстрым оценивающим взглядом многоопытной женщины. Я заметил, как блеснули ее глаза и как она вся внутренне встрепенулась, увидев такое количество мужчин в нашем небольшом кабинете.

«Здравствуйте! – сказала она. - Кто здесь Виталий Иванович Сармантов, начальник партии?»

«Я – начальник. Здравствуйте! – улыбаясь, ответил ей Виталий Иванович. – А что случилось? - шепотом, словно о какой-то тайне, спросил он ее. - Нам вертолет дали?»

Она улыбнулась его шутливому тону и немного расслабилась.

«Нет! Из Отдела кадров меня направили в вашу партию маршрутным рабочим. Просили подписать вот тут, что Вы не возражаете», - сказала она и протянула Виталию Ивановичу свое заявление о приеме на работу.

Виталя Сармантов, наш начальник, широкоплечий молодой мужчина в очках, которые и придавали ему в сравнении с нами некоторую взрослость, был всего на пару-тройку лет старше нас. И хоть все мы были друзьями, мы все равно называли его не иначе как «Виталиваныч». Уж больно шло ему это имя и отчество. Тридцати двух лет от роду, энергичный, жизнерадостный, всегда с настоящим добрым словом на устах, всегда готовый поддержать, помочь в трудную минуту, пошутить, поднять настроение, он был душой нашей геологической партии.

«Что делать умеете?» - спросил он ее.

«Все! - ответила она и тут же, словно спохватившись, быстро добавила. - Раньше поварихой работала в нашей поселковой столовой, когда замужем была...».

Она замолчала. Виталиваныч подписал ее заявление и отдал ей.

«Мы сегодня улетаем в поле. Вы знаете? – спросил он. Она кивнула в ответ. - Вертолет могут дать в любую минуту. Быстренько домой за вещами! Опоздаете - ждать не будем!»

«А у меня уже все с собой. Я только доченьку маме отведу и все. Это недалёко».

Она тут же втащила из коридора в наш кабинет свой рюкзак. Из-за дверей к нам с осторожным любопытством заглянула черноглазая девочка лет пяти. «Доченька», - поняли мы.

«Заходи-заходи сюда, не бойся!» – позвал ее Виталиваныч, но девочка тут же пугливо скрылась.

«Ладно! – рассмеялся Виталий Иванович. – Заканчивайте свои дела и сразу же назад. Как зовут-то Вас?»

«Называйте меня Неля, или просто Нэлка – как хотите!» - сказала она, окинула всех нас радостным взглядом и вышла из кабинета.

«Будет у нас поварихой!» – предвосхищая возможные вопросы и возражения, сказал Виталиваныч, когда за ней закрылась дверь.

«Виталиваныч, да она же бичиха, на нее смотреть страшно!» – сказал Васька Журба.

«А я видел ее недавно в нашей поликлинике у венеролога, - добавил Витя Зорин. – Смотрю, красивая баба, - и к винерологу ходит».

«А ты сам что там делал?» - рассмеялись мы.

«Я предполевую мед. комиссию проходил. А вы что, не были там?» - спросил он, уже поняв что его добавка была не кстати.

«Так может и она мед. комиссию предполевую проходила?»

«Да на нее как посмотришь, так кроме как о триппере уже и думать ни о чем не можешь!»

«Ладно, хватит трепаться, мужики! – прервал нас Виталиваныч. – Мед. комиссию она прошла, значит -все в порядке. Наш отдел кадров без медицинской справки никого не возьмет! Да и что это за работа в поле: шестнадцать мужиков и ни одной женщины! Ничего, – подвел он черту, - в бане отмоется, отдохнет на свежем воздухе - нормальная баба будет! Бичихами не рождаются. Это какой мужик бабе попадется – такой она и станет!»

Нас в партии было действительно шестнадцать человек мужиков: семь геологов в возрасте от двадцати пяти до тридцати двух лет, пятеро восемнадцатилетних студентов-практикантов, оформленных на работу в поле радиометристами, завхоз-радист, каюр и двое рабочих-промывальщиков были немногим постарше нас. И вот теперь появилась повариха Нэлка.

Через час нам объявили, что вертолет уже выполнил санитарный рейс и теперь приближается к поселку, через двадцать минут посадка.

Мы забрали из кабинета свое ведомственное оружие и ящики с геологическими картами и аэрофотоснимками территории, догрузили все это в уже с утра загруженную и ожидающую нас у крыльца нашей конторы бортовую машину-хозяйку и укатили к вертолетной посадочной площадке. Когда мы подъезжали к ней, вертолет «усаживался» на приозерной поляне на небольшой бетонной плите. Под шелестящий шум работающих винтов мы быстро загрузили его своим скарбом.

Вертолет поднялся, сделал прощальный круг над нашим небольшим поселком Хандыга, раскинувшемся на берегу могучей реки Алдан, и потянул на северо-восток к виднеющимся вдали Верхоянским горам.

Все! Полевой сезон начался!

Студенты прильнули к иллюминаторам, наблюдая проносящуюся внизу лиственничную тайгу Сибирской равнины, причудливо извивающиеся по ней реки и многочисленные блюдца озер. Геологи, давно привыкшие к этому зрелищу, лишь изредка поглядывали в иллюминаторы. Каждый был занят своими мыслями и мысли эти были там, в оставленном нами на несколько месяцев поселке, где на все лето остались без нас и, словно, осиротели наши семьи.

Нэлка, удобно устроившаяся в вертолете среди мягких спальных мешков, разглядывала нас с любопытством таежной сойки-кедровки. Я заметил, что из ее поля зрения сразу же выпали молодые пацаны-студенты. Ее глаза оценивающе перебирали наши лица, лица геологов. Она по-женски откровенно изучала нас. Мне вдруг показалось, что в ее глазах я увидел лукавое торжество женщины, которая почувствовала свою извечную женскую силу. Тогда я тоже осмотрел нашу мужскую геологическую братию.

Виталиваныч отпадает сразу. Этот не клюнет ни на чьи чары.

Виталя Державин, рыжеватый веснушчатый парень. Недавно женился, в своей Иринке души не чает. Она для него – тот несказанный свет, к которому он всегда будет стремиться. С этим тоже у Нэлки будет «прокол».

Витя Зорин, стройный, почти на голову выше всех, голубоглазый блондин. Уже два года женат. В поселке у него остались беременная жена с дочкой, которой всего полтора годика, и теперь он только и будет думать: как они там без него? Тут у Нэлки нет вообще никаких шансов.

Дима Амосов, маленький крепко сложенный якут с блестящими черными глазами-бусинками на смуглом лице. Он часто моргал и блаженно улыбался, встречаясь с кем-нибудь взглядом. Его жена была в нашей поселковой школе учительницей математики. Они были красивой якутской парой. Диме никогда и в голову не придет никакой роман с Нэлкой.

Себя я в расчет не брал.

Остается один Васька Журба, единственный в нашей партии неженатый геолог. Он был темноволосый, худощавый, с благородным и немного грустным выражением на лице. Василий уже отрастил к полю усы и бородку, отчего стал похож на закаленного ветрами морского капитана. Старый холостяк давно мечтающий жениться. Уж каких только красавиц и хорошеньких девчонок у него не было, и как готовить вкусно могли, и на Василия глядели, на зависть всем нам, такими влюбленными глазами. Виталиваныч в поле всегда определял ему в пару самую лучшую студентку-практикантку в надежде, что вдруг он все-таки на ней женится. Но не тут-то было. Василий так долго перебирал невест, что теперь, наверное, вообще не знает, какая ему нужна.

«Да ты что, Васька, - говорили мы ему, - какую ж ты ищешь тогда?»

«Ну..., - меланхолично отвечал он, - если б хоть одна из них отказала мне, как только я ее захотел, - сразу бы на такой женился. А так - никакого азарта, никакой страсти... Скучно!»

«Смотри, Василий, кто много перебирает, берет потом, что придется. Женишься на какой-нибудь шлюхе, вот будет хохма».

«Ну уж нет! Будьте спокойны, на такой я не женюсь никогда!»

«Василий, - шутя, сказал ему тогда Виталиваныч, - никогда не говори: «Никогда!»

Нэлка прятала улыбку в уголках губ. Но по ее удовлетворенным глазам я понял, что обзором мужчин она осталась довольна. Лето обещало ей быть хорошим. «Это сейчас они еще хорохорятся, жен своих вспоминают, - думала она. – Ничего, пройдет время... - время свое дело сделает. Мужики – они всегда мужики. Что, я их не знаю? Максимум на месяц-полтора может их и хватит!»

Мы прилетели на базу нашей геологической партии и пока вертолет делал над базой круг, выбирая направление посадки, мы успели сверху все оглядеть.

База, как база: свежесрубленные баня, пекарня, склад для продуктов, пара изб, на каркасы натянуты, - чтоб выгорели под солнцем и стали светлей, - зеленые брезентовые палатки. База стояла на небольшой незаливной во время наводнений террасе реки Куранах. Позади построек - дремучий лиственничный лес, перед ними – широкая долина Куранаха. Она вся была в небольших островах, поросших кустами тальника и полярного эвкалипта. Песчаные косы в пойме реки были испещрены медвежьими и оленьими следами. Неподалеку от базы бродили наши лошади. Вездеход уже наследил по долине, на охоту, похоже, ездили и значит мясо на базе есть!

Мы приземлились, быстро разгрузили вертолет и он снова взмыл в воздух, потрещал винтами, погудел и скрылся за ближайшей горой. Все стихло.

Нас радостно приветствовал Василий Турунтаев, геолог бывший на весновке за старшего. Это был коренастый широкоскулый эвен, лучший поисковик россыпного золота, «абориген» и «хозяин тайга», как он сам себя называл. Вид у него был начальственный. Похоже бичам, нашим полевым работягам, строившим к нашему приезду базу, он спуску не давал, держал их в строгости. С ними иначе и нельзя. Работяги приобрели уже нормальный человеческий вид, степенно и с достоинством бывалых полевиков разглядывали только что прибывших. Загорелые до черноты и уже отрастившие бороды, они заметно отличались от нас. Их ведь еще в апреле, «по снегу», забросили в поле на вертолете для строительства базы и они сделали свое дело, - база готова, партия может начинать полевые работы. Работяги пожимали нам руки, знакомились со студентами, «баловались» нашими сигаретами, в общем, встречали нас, как родных.

«Смотри, еще и бабу привезли!» - сказал один из них, кивая на одиноко стоящую в сторонке Нэлку.

«Да это ж Нэлка, Кольки Питерского баба! – ответил другой. - Привет Нэлка!» - прокричал он ей.

Нэлка бросила на него холодный равнодушный взгляд и отвернулась. Она была совершенно расстроена от того, что ее тут узнали. «За зиму осточертели, бичи проклятые, - подумала она. - Нормального мужика хочется, у которого кроме разговоров о выпивке да о мордобое еще что-то в голове есть!»

Этих бичей она ненавидела уже с первого взгляда и сделала самое лучшее, что могла сделать – не замечала их вообще.

Несмотря на их пестрое уголовное и бичевское прошлое, это были в основном хорошие работяги, промывальщики золота. Никто кроме них к геологам на сезонную работу в поле практически не нанимался. И мы всегда брали их. Брали битых, давно небритых, немытых, вонючих, трясущихся от невозможности похмелиться. Знали, что получив работу и первый денежный аванс, они будут изо всех сил стараться снова втянуться в нормальную «людскую» жизнь, и на работу будут ходить строго по расписанию, и делать будут все, что только не поручишь, самым наилучшим образом. Работа у геологов была для них спасением от топкой, как болото, бичевской жизни, где было только беспробудное пьянство и похмелье. «Я пью только один раз в году, когда осенью с поля выезжаю, - смеясь, говорил нам наш каюр татарин Ромка Хатмулин, - потом всю зиму только похмеляюсь!» Возвратившись с поля и получив свою полугодовую зарплату, они чувствовали себя хозяевами жизни: «В кармане денежки, - а ну налей! – любите, девушки, меня скорей!» Вокруг было полно подруг, друзей, в стаканах булькала водка, но... летний заработок быстро исчезал, а вместе с ним исчезали подруги и друзья и вскоре они превращались в попрошаек, постоянно сшибающих у знакомых геологов десятку в долг. Но долги свои помнили и обычно отдавали все до копеечки. Кто не вернул, можно считать, что ты от него откупился - больше не попросит у тебя никогда.

Итак, было начало июня

Горная тайга пробуждалась. В воздухе пахло багульником, от изб исходил смолистый аромат ошкуренных лиственниц. Хребет Сетте-Дабан, что в переводе с эвенского означает семь горных гряд, пестрел еще пятнами не дотаявшего снега, но его скалистые вершины уже манили к себе.

«Погодите, родные, - думали мы, разглядывая окружившие нас горы, - еще пару дней, освоимся и... - мы ваши!»

На третий день, разделившись на два отряда, мы покинули базу. Поисковый отряд, возглавляемый Василием Турунтаевым, загрузив на лошадей свои пожитки, ушел с базы первым. Они должны были промыть все ручьи нашей территории. Наш съемочный отряд из пяти геологов, четырех студентов и поварихи Нэлки, загрузив вездеход на месяц автономной работы, ушел за горный перевал в долину Харыллаха. Мы должны были сделать там проектную геологическую съемку пятидесятитысячного масштаба, т. е. исходить всю эту территорию с расстоянием между маршрутами в среднем пятьсот метров. Не слабо, правда? Но, что делать? Известняки, слагающие горные гряды Сетте-Дабана, все пронизаны дайками долеритов, этакими тоненькими магматическими жилами. Они-то и бывают золотоносными и являются основным источником россыпей золота в ручьях.

Северное лето наступает мгновенно. Еще вчера вокруг лежали пятна снега, с горных вершин еще тянуло ледяным холодом, а сегодня знойное июньское солнце уже сожгло последние воспоминания о зиме и грянуло лето. День был бесконечен. Солнце лишь ненадолго садилось за горизонт и, едва наступали сумерки, уже всходило снова. Природа мгновенно оживилась и через неделю лиственничная тайга стояла зеленая, пахло молодой лиственничной хвоей, по долинам рек расцветали первые цветы.

Нэлка наша хорошела вместе с природой, оживала как и все вокруг. Она действительно «отмылась в бане», кожа на лице помолодела, посветлела, синяк прошел и она улыбчивая и жизнерадостная с утра до вечера хлопотала на кухне. А мы, молодые и прожорливые, только нахваливали ее. Мы не могли нарадоваться нашей поварихе. Такого в поле у нас еще никогда не было!

Мы возвращались из своих маршрутов в ночь – заполночь и Нэлка всегда дожидалась нас, до последнего. Всегда на стоянке была горячая вода помыться, всегда была вкусная свежая еда, ее тепло и забота. Чебуреки, пельмени или вареники она готовила к приходу каждого и подавала их свеженькими, только что с огня. Борщ красный, борщ зеленый из колымского щавеля, которого было полно тут по долинам ручьев, она готовила - ну прямо «как у мамы». Нашей благодарности ей не было предела. Мы только восхищались ею и не скупились на искренние комплименты. А они были для нее, как вода для цветка в сушь. Она расцветала. Это была уже красивая молодая женщина. У нее были светло-каштановые, почти золотистые, волосы, и темные карие глаза сверкали на загорелом лице. Полные, от природы яркие, губы были привлекательны, как спелая черешня. Она не носила бюстгальтер, ее небольшие упругие груди отчетливо выделялись под тоненькой майкой, а твердые бугорки сосков уже постоянно привлекали наше внимание.

Виталиваныч сразу же по приезду в поле установил на кухне четкий порядок: «Каждый моет сам свою миску. Но, - рассмеялся он, - чтобы жизнь была веселей, мужики, я предлагаю всем нам сыграть. Игра простая и честная. Кинем на пальцах. Счет идет от предложившего по ходу часовой стрелки. Кому по счету выпадет, то есть кто «выиграл», тот и моет посуду за всех!»

Мы сыграли. Нам понравилось. И теперь, чтоб елось веселей, мы садились за стол, «кидали на пальцах» кому мыть посуду и только потом принимались за еду. Через некоторое время мы даже заметили определенную закономерность. Больше всего в этой игре «везло» тем, кто не хотел играть. К таким относился Виталий Державин. Доходило уже до того, что он добровольно соглашался мыть посуду за всех. «Все равно выпадет мне», - смеялся он, но от игры не отказывался. Она увлекла всех.

Прошел месяц. Однажды Нэлка попросилась со мной в маршрут.

«Ты ведь один в маршруты ходишь, наверное, потому что я поварихой работаю! Вот тебе и не досталось маршрутного рабочего», - участливо сказала она.

«Радуйся, Нэля, что тебе не приходится по этим горам и скалам лазить. Это нам деваться некуда – работа у нас такая. Да и привык я один в маршруты ходить. А завтра... и маршрут у меня дальний, и заросли там, и скалы, так что ты уж лучше на стоянке побудь. Ты ж для всех нас, как мать родная!»

Нэлка покорно молчала. Я видел, она терпеливо ждала, когда наша мужская природа замутит наши чувства.

Как-то в свободный «немаршрутный» день собрался я сходить на рыбалку хариуса половить, ружьишко с собой прихватил на всякий случай, медведей тут полно, встречаешь их в каждом маршруте, а по долинам рек прямо семьями гуляют - гон у них начался.

«Саш, можно я с тобой пойду?» - попросилась Нэлка.

Я посмотрел на нее. По ее нежным, обещающим и молящим глазам я понял, что она «выбрала» меня. Чем закончится эта рыбалка, я уже себе представлял. Сославшись на то, что я передумал идти, мол, и дел много и все такое, я не взял ее с собой, но сам все же тайком ушел.

Через несколько дней я, как обычно поздно, возвращался из своего маршрута. Шел дождь, я промок до нитки и не столько от дождя, сколько от густо сыплющихся с кустов кедрового стланика водяных капель. Вода в ручьях поднялась, их уже нельзя было перейти не зачерпнув воды даже с отвернутыми голенищами длинных сапог-болотников. Но, мокрый воды не боится, и потому я шел напролом, быстро, чтобы хоть как-то спасти себя от сковывающего тело холода. На стоянку пришел в темноте. Все уже давно были на месте, сидели в уютном тепле нашей большой «мущинской» палатки. Только одна Нэлка, накинув на себя плащ-дождевик, ходила по стоянке, всматривалась в темноту, ждала меня. Когда увидела, пошла навстречу.

«Ну, наконец-то, - радостно улыбаясь, сказала она. - Саша, вода горячая в ведрах на костре, еда у меня в палатке, я убрала все с дождя, чтобы не остыло. Приходи поешь».

«Спасибо, Нэль, сейчас приду!»

Я зашел в нашу палатку.

«Привет!»

«Привет!»

«Ты что так долго, Сань? Мы уж тут не знаем, что и думать – дождь, вода в ручьях поднимается, а тебя все нету!»

«Рудишку нашел, да далеко так, - ответил я, стаскивая с себя мокрую спецовку, - пока излазил все, пока опробовал – время и ушло, а домой повернул – тут дождь и начался!»

«Ну, иди! Нэлка тебя там ждет! Весь вечер по стоянке ходила, сама, наверное, тоже мокрая, да замерзшая», - многозначительно подмигнули они мне.

С двумя ведрами горячей воды и тазом я сходил к кромке воды на реку, помылся, согрелся от тепла горячей воды. Дождь уже не казался холодным. Я быстро оделся и забежал в маленькую двухместную палатку нашей поварихи.

Она сидела на бревенчатом топчане, покрытом толстым ватным спальником. На ней была белая в красную полоску майка-морячка, заправленная в брюки геологической спецовки, аккуратно ушитой и подчеркивающей ее очень даже красивые формы. На столике горели свечи и расширенные темные глаза Нэлки отражали их свет. Я невольно залюбовался ею и вдруг увидел, что ее глаза были совсем не равнодушны. В них было обещание любви!

«Покушай, Саш! Вот пельмени, вот олений бульон, вот морс из голубики. Завтра не запаздывай, вареники с ягодой буду делать, я тут обнаружила неподалеку голубичник, первая ягода уже поспела. Вкусная!»

В палатке было жарко натоплено, я приоткрыл полог на входе, чтобы выпустить жар. Быстро поел, поблагодарил ее и собрался уходить.

«Спокойной ночи, Нэль!» - сказал я, вставая.

«Останься!» - тихо прошептала она.

Я посмотрел на нее. В ее глазах была мольба.

В моем сознании мгновенно промелькнули лицо моей жены, лицо той Нэлки с синяком под глазом, какой я увидел ее в первый раз, лица моих друзей, поджидающих в соседней палатке моего возвращения и, наверняка, обсудивших уже: останусь я тут или нет? – и это лицо Нэлки, сидящей напротив с дрожащим на лице выражением мольбы... О, нет!

Я вышел.

Она почти неделю со мной не разговаривала, из маршрутов она меня больше не ждала. А я был даже рад, что у меня с ней все так легко закончилось.

«Ну что ты, Нэля, с женатых мужиков начала, - по-дружески и как будто шутя сказал ей однажды Виталиваныч. Он видел, что она совершенно расстроена. – Они же только о женах своих и думают. У нас тут только один Василий Журба холостяк».

«Не нравится он мне», - смутившись ответила Нэлка. Она не могла смотреть на Виталиваныча. Он заметил заблестевшие на ее глазах слезы.

«Зря. Хороший мужик и, самое главное, - рассмеялся Виталиваныч, - он всегда при деньгах. Геологи, как нужда припрет, деньги только у него и занимают. Как-то они у него не тратятся, хоть и не скупой он. Но с женщинами ему не везет. Никак не найдет свою».

«Такие мужики не в моем вкусе, - отвернувшись в сторону сказала Нэлка. - Я влюбчивая, но в такого никогда не смогла бы влюбиться».

«Нэля, - улыбнулся ей Виталиваныч, - никогда не говори: «Никогда!»

Через некоторое время мы стали замечать, что Нэлка стала оказывать Виктору Зорину недвусмысленные знаки внимания. Готовить стала еще лучше, - Витя был гурман, - и мы только радовались этому. Но дней через десять, поняв всю тщетность своих усилий, остыла и к нему.

Виталя Державин пресек сразу все ее намеки, сказав ей как-то при всех, что лучше своей жены он еще никого не встречал и что ему, кроме его Иринки, никто и не нужен.

С Виталием Ивановичем у Нэлки сразу же сложились такие дружеские отношения, что переступить эту грань она уже не могла. Да и у него была удивительная особенность поддерживать с женщинами именно такие дружеские отношения, которые понимались совершенно однозначно.

На Диму Амосова и наших студентов она, как на мужчин, почему-то вообще не смотрела.

И тогда Нэлка (ну что тут поделаешь?) все же обратила свое внимание на Василия Журбу. Но Васька, как только понял это, решил подурачиться. Сидя вечером у костра, когда мы все вернулись уже из маршрутов и поужинали, он с серьезным и горестным видом стал рассказывать нам, как этой зимой на какой-то геологической вечеринке они пили хороший венгерский портвейн, и в хорошей компании, за хорошим разговором мужикам немного не хватило. Он побежал в магазин за вином, - в спешке забыл под брюки трико одеть, - а мороз на улице за минус пятьдесят давил, и пока бегал в магазин – кое-что себе в штанах и отморозил.

«Теперь, должно быть, никогда не смогу жениться!» - грустно закончил он свою повесть.

От его рассказа мы чуть не поумирали со смеху, но Васька сидел с таким скорбным выражением на лице, что даже мы смогли бы ему поверить. Нэлка выслушала Васькину историю, понимающе и серьезно посмотрела на всех нас, молча встала и ушла в свою палатку.

Поутру мы проснулись и, как обычно, - к кухне. А там пол ведра вчерашнего холодного борща. Нэлки еще нет. Воздух ух как свеж, утренняя прохлада в горах так холодна. «Проспала Нэля, наверное», - решили мы. Разогрели борщ, поели и разошлись в маршруты.

Вечером вернулись – на кухне ведро остывшей уже гречневой каши, холодный гуляш и компот из сухофруктов.

Нэли нет!

«Что ж, дело к полуночи, сколько же ждать нас!» - рассудили мы. Разогрели еду, поели и спать.

Утром встали – на кухне те же, оставшиеся с вечера, полведра гречневой каши и гуляш.

Нэли нет!

Вскипятили чай, разогрели гуляш и кашу, доели все и «разбежались» в свои маршруты.

Вернулись – ведро едва теплого остывшего горохового супа у потухшего костра.

Нэли нет!

И так продолжалось три дня, пять, десять... две недели, уже три!

«Приболела, может быть?» - думали мы.

Виталиваныч уже не раз заходил к ней в палатку, справлялся, здорова ли, все ли в порядке, не обидел ли кто?

«Нет! Все хорошо, Виталиваныч. А что, есть жалобы? Не вкусно? Я старалась, все приготовила, но мой рабочий день закончился пять часов назад и я хочу спать!»

Мы поняли - это байкот, необъявленная война, протест, возмущение, обида, черт ее дери! В партии одни мужики и она, одна единственная женщина, страдает тут уже два месяца без мужской ласки! Да и мы сами, словно, осиротели без ее улыбки, без ее заботы, без ее смеха.

Утром, собравшись за завтраком у костра, мы обсудили возникшую проблему.

«Проблему эту надо решать, мужики! – с хитрой улыбочкой сказал Виталиваныч и оглядел нас. – Добровольцы есть?»

Студенты прыснули от смеха и разбежались, зная, что Виталиваныч все сейчас решит полюбовно, по счету. Мы молчали.

«Так, добровольцев нету! - подвел он итог. - Тогда, предлагаю кинуть на пальцах!»

Стараясь быть серьезным, Виталиваныч оглядел оставшихся у костра своих друзей-геологов. Мы молчали.

«Кому выпадет – будь добёр, послужи, постой за товарищей, умри, но что бы завтра же Нэлка была прежней веселой поварихой!»

Делать нечего. Все понимали, что другого выхода нет. Державин пытался возразить, отказаться, но его сразу же прижали: или играют все, или никто. После недолгих колебаний он сдался. На счет «три» каждый выставил пальцы рук - кто сколько захотел. Виталиваныч их суммировал и от предложившего, по ходу часовой стрелки, начал отсчет. Мы сидели замерев, никто не проронил ни слова и, как потом выяснилось, каждый думал: «Хоть бы не я! Хоть бы не я!» (А может врали?)

Счет остановился на Ваське с чем-то там «отмороженным». Мы облегченно вздохнули.

«Эх! - сказал Васька. - Должно быть, это судьба!»

Договорившись вернуться на стоянку не раньше десяти вечера, мы разошлись в маршруты. Но целый день, что бы мы не делали, мы думали только о Ваське с Нэлкой, да о том, как бы все было, если б выпало нам.

Вечером на стоянке нас встречала веселая, жизнерадостная повариха Нэлка. На нас глядела гордо, с вызовом. На кухне снова пахло горячими пельменями, нежным оленьим бульоном, заправленным зеленым луком-бутуном, цветущим сейчас в долинах рек. А каким вкусным и ароматным был голубичный кисель! От Нэли невозможно было отвести глаз. Это была уже не простая полевая ромашка. Это была роза в самом цвету!

Васька сидел у костра на пенечке и, не обращая на нас внимания, с видом простецкого деревенского парня точил пилу.

А по осени, вернувшись с поля, Василий вдруг пригласил всех нас на свадьбу.

«Я все «фифу» себе красивую искал, - сказал он нам, – а потом подумал: «А на фига она мне? Голову только себе морочить. А Нэлка... и красивая, и добрая, и ласковая, и все женское при ней! Да и кто еще меня так любить сможет? Да я и сам еще никого ни разу так не любил! Дочка у меня уже есть, - улыбался он, - теперь пацанов, Василичей, «настрогаем» и будем жить! Будем жить, мужики!»