Перейти к содержимому

Интервью Бродского (август 1993). Илья Кутик

Его нет в Большой книге интервью (изд–во Захарова), хотя, как оказалось, многие его слышали (по иностранному радио). Почему нет его? Не знаю. В нём не только обо мне, могли б и напечатать.

Я же процитирую (простенографирую) те фрагменты, которые касаются и шведов, и шведских переводов, и русской (современной) поэзии вообще, плюс отношения Бродского к собственной биографии.

(Пропуск, обозначенный [...], говорит о том, что в этом интервале речь шла о специфически шведских делах, мало интересных русскому читателю. Курсивом я отметил те слова, которые Бродский особенно выделяет голосом.)

Интервьюер: [До начала записи был вскользь затронут русский верлибр.] А как Вам шведские верлибры?

Бродский: Ну, я по–шведски не читаю, я читаю только в переводах на русский и на английский язык.

Просто стихотворение определяется не столько верлибром, сколько содержанием. То есть не тем, не манерой, в котором оно написано, а, в конечном счёте, в соответствии, в соотношении манеры и содержания, да?..

И... Ну есть шведские поэты, у которых содержания колоссально много, даже при всех верлибрах.

Ну кто?.. Их масса, масса...

Ну, например, назвать одно. Самый замечательный, по–моему, шведский поэт. Один из крупнейших, по–моему, поэтов ХХ века. Это –– Томас Транстрёмер.

Кроме того: Вернер Аспенстрём, замечательный поэт, но это –– старое поколение.

Из более молодых –– я даже не знаю...

То есть, я не знаю их возрастов.

То есть, я недавно прочитал совершенно замечательную книгу переводов шведской поэзии Ильи Кутика, да?..

Там для меня просто было огромное количество открытий, то есть, например, тоже пожилой поэт примерно моего возраста –– Ларс Густафсон; мне понравился более молодой человек, Гуннар Хардинг, например, о котором у меня было чрезвычайно поверхностное представление –– я его немного знаю лично, и –– замечательный поэт!

То есть, огромное количество совершенно замечательных поэтов!

То есть, по крайней мере, если говорить о содержании. Беньгт Эмиль Юнсон, например...

Интервьюер: А Вы знаете такие имена, как Катарина Фростенсон, например?

Бродский: Фростенсон? То есть, более молодая? Член Шведской Академии?

Интервьюер: Да, да...

Бродский: Вы знаете, я посмотрел там эти стихи...

Я знаю её стихи и по–английски, и по–русски, таким образом, да?..

По–английски я видел больше.

По–английски это на меня не произвело никакого впечатления, по правде сказать.

Интервьюер: А по–русски?

Бродский: По–русски тоже, в общем. Toже, в общем.

Я не знаю, что происходит с...

Может, это моя, как бы сказать, ну ортодоксальность некоторых взглядов, ну, не знаю!, но на меня...

Но молодых людей довольно мало –– в России их гораздо больше, вот этого возраста, что эта самая Фростенсон, да?.. А...

И качество выше, на мой взгляд.

Интервьюер: Кого Вы можете назвать?

Бродский: Ну, Вы знаете, я не знаю... А... назвать одного... В России –– масса имён, т.е. назвать одно –– это не назвать, не хочу...

Назвать кого бы то ни было –– это назвать в ущерб остальным.

Ну, например, мне просто в голову приходит кто–нибудь: ну, Алексей Парщиков, например, или там, я не знаю, Тимура Кибирова, да?..

Или, ну, это несколько иначе, не знаю, Гандлевского, например...

Это вот, примерно, возраст Фростенсон, я полагаю.

Ну, это просто несколько имён, хотя их там, действительно, мириады.

Я получаю стихи из самых разных мест из России, то есть со всей страны.

И это нечто феноменальное.

Интервьюер: Как Вы успеваете их смотреть?

Бродский: Ну, я успеваю, успеваю. Нахожу время.

Интервьюер: То, что касается книги Ильи Кутика... Как он пишет, это не переводы, в том смысле, а возрождение школы авторского перевода, будем говорить.

Бродский: Это не совсем так. Дело в том, что если бы переводить шведов на русский язык тем манером, каким они пишут, то есть если переводить шведов на русский язык верлибром, я думаю, многое очень бы пропало.

У русского читателя есть определённый навык чтения. Это, примерно бы, было, Вы знаете...

То есть то, что делает Кутик при переводе шведов на русский язык – это, видимо, то же самое, что делают европейцы при переводе русской поэзии на свои языки.

Поскольку доминирующая идиома во всех европейских литературах––поэзиях, скажем, да?, на сегодняшний день, верлибр, да?, то они и переводят, скажем, русские ямбы и хореи верлибром.

То, что сделал Кутик, он сделал, примерно, аналогичную вещь: он перевёл ихние верлибры нашими ямбами и хореями.

Не совсем так!

Это... это несправедливо так говорить о Кутике, потому что он сделал нечто гораздо большее.

То есть он перевёл шведские стихи в ту идиоматику –– в идиоматику русской поэзии.

Это перевод совершенно феноменальный по своим техническим средствам, которые он употребляет, и я, кроме, думаю, по эффекту, которые он производит.

То есть, книга произвела на меня совершенно замечательное впечатление.

То есть, мне бы хотелось, чтобы шведы писали стихи по–шведски так, как они звучат, как они сделаны по–русски, да? Это, в общем...

Т.е., до известной степени, Кутик, при переводе шведского поэта, производит его из сержанта в адмиралы.

Это замечательно, на мой взгляд.

Я знаю Транстрёмера стихи, может быть, лучше, чем какого–либо иного шведского поэта.

По той простой причине, что я сам переводил Транстрёмера.

Я переводил некоторые стихи, которые оказались в этой вот книжке Кутика.

Мои переводы хуже. Мне просто не пришло в голову сделать то, что сделал Кутик.

[....]

Интервьюер: Можно ли как–то сформулировать то, что происходит сейчас в изящной словесности?

Бродский: Происходит совершенно небывалый взлёт. Взлёт качества. Качество, прежде всего, феноменальное. И разнообразие.

Ахматова говорила о Золотом Веке, о Серебряном Веке русской поэзии...

О Золотом Веке она говорила, вот когда мы познакомились, когда возникла эта группа, к которой я принадлежал,что начинается Золотой Век, и так далее, и так далее.

Я думаю вообще, что Золотой Век –– именно сейчас, потому что, действительно, много золота!.. Очень высокий процент.

Интервьюер: Ахматова же говорила, что теперь они делают Иосифу биографию...

Бродский: Это правда, наверно. Я не помню, сказала она это или нет, но я думаю, что если, до известной степени, взглянуть на это со стороны –– то, действительно, государство делало мне биографию.

Интервьюер: Вы ему благодарны за это?

Бродский: Нет... Нет. Я вполне мог бы обойтись и без этого.

Интервьюер: У Вас, после этого, осталось неприятие любой государственности?

Бродский: Ну, в общем, более или менее, да.

В общем, более или менее. Я пытаюсь с этим, по возможности, не иметь дела.

Интервьюер: Это вызывает брезгливое отношение?

Бродский: Ну, просто разные типы человеческого поведения.

То есть, человек, который уходит в политику, это, как правило, человек мне, в общем, не близкий и не понятный.

То есть, нет...

Никакого брезгливого поголовного отношения у меня нет, видимо; ибо всегда существует феномен человеческого разнообразия.

Я думаю, среди политиков вполне могут быть весьма увлекательные личности, индивидуумы, и так далее, и так далее...

Но мне как–то это всё –– ни с какой стороны.

Цитировано по материала «Частного Корреспондента»